avva | 90-е (Reply)

Оригинал взят у

в фейсбуке сейчас флешмоб - все публикуют свои фотографии девяностых.
но лучше всех поступила Арина Маракулина - сделала те фотографии. которых нет.
я тоже хочу такие. такие самые лучше. такие-такие.

больше всего наверное хочу все-таки вот эту - ноябрь 1992 года, я стою на Тверской, на ступеньках у гостиницы "Минск".

ноябрь, снега еще нет, но уже холодно, очень, серое абсолютно всё, голое и холодное - и если стать на улице в одиннадцать утра и стоять, то, как ты ни двигайся, как ни приплясывай - к четырем часам дня стопа перестает гнуться, ты переставляешь ноги как медведь, ты понимаешь теперь, что значит - "ступать по-медвежьи", так надо простоять еще час, в пять можно уходить.

я продаю книги с лотка. у меня два складывающихся стола, на столах разложены книги, под ними коробки, в которые всё убирается на ночь и лежит в швейцарской - в швейцарской липкие столы, тараканы, и один раз в день можно попросить швейцара постоять за тебя, чтобы отойти в туалет.

моего бригадира зовут Дима, у него жена, у нее почки - потому ее он поставил напротив, в тепло - в торговый зал кулинарии на углу переулка в ТЮЗ. слава богу, что меня он не поставил в кулинарию - там запахи, там жир, там нельзя торговать книгами - книги это чистое, их нельзя там где еда, на улице чисто, воздух свежий, на улице жизнь. если будут приходить рекетиры - их отправлять к Диме.

на мне серое пальто, которое я ношу уже бог знает сколько лет - я носила его в школе, оно абсолютно мышиного цвета, но подкладка у него коричневая - серая давно стерлась в клочья, и я выпорола из чего-то другого эту коричневую, она короче, коричневое к серому это ужасно, это дурной тон, нельзя показывать никому, нельзя нигде раздеваться - но она целая, в старой подкладке я не могла вдеть руки в рукава, потому что попадала всё время в дырки - а эту я выпорола сама и вшила сама, все сама, это мой подвиг, я же не умею шить - мама мной восхищается.

на мне шапка, вязаная, коричневая, единственная моя много лет шапка, другие мне не шли и их не было, на ней в конце концов вытрется ворс так, что она не будет уже греть совершенно, я буду носить ее еще много лет. коричневая шапка к серому пальто - это почему-то как-то всё-таки ничего - оттеняет лицо, и другой всё равно ведь быть не может.

на мне перчатки - синие в рыжим рисунком, кто-то отдал - кажется бригадир Дима - у меня не было никаких. какие на мне сапоги - я не помню. сапоги всегда - это было самое ужасное. самое ужасное.

наконец на мне сумка - черная сумочка на тонком ремешке, кажется такая - круглая, из кожзама - я не помню откуда она взялась. я не помню, носила ли я ее раньше - возможно она была всё-таки на грани вкуса, по моим меркам. или просто она была слишком маленькая для того чтобы в нее влезало что-то путное - книги, тетради, зонт и еще книги, много книг - то есть то что мне нужно от сумки, много книг и тетрадей - книги и тетради это моё, это нужно мне, без них я себя не представляю. но не сейчас. сейчас уже не до того, чтобы представлять.

сумка надета не на плечо. она надета "через голову", через грудь, как портупея - чтобы не украли. в сумке лежат деньги - выручка. когда я надела ее через голову, это был символический акт - я отрекалась от всего, что считала возможным и невозможным для себя, от всех прежних принципов и понятий - я стою на улице, я торгую книгами, это не "ненадолго", это навсегда, ненадолго было летом, на площади у Манежа, тогда я еще думала, что вернусь назад, к прошлой жизни - теперь знаю, что не вернусь.

издательство "Советский писатель", где я работала в библиотеке, а мама в редакции, погибло, прежней жизни не будет никогда, кругом голод, натуральный, не выдуманный голод, мы бы умерли с голоду если бы не моя работа, мы едим корки, на улицах люди продают с себя всё, собака старая, она не понимает, почему мы больше не хотим ее кормить, она думает это потому что она старая, так нельзя, я должна работать - работа есть. вечернюю школу я закончила уже давно, в университет поступала трижды и не поступила, каждый раз у меня двойка по сочинению, я пишу его как хочу, я делаю чудовищные ошибки, я не занимаюсь с репетитором - они все хотят, чтобы я писала про "Горе от ума" то, чего не было - я знаю, что там было другое, потому я просто прихожу раз в год, пишу что думаю, получаю свою двойку и ухожу. но больше уже наверное никогда не приду - теперь я продаю книги на улице, это конец, это дно дна. я одна, сейчас все одни. у меня ни друзей, ни знакомых, ни одноклассников - только мама, собака и две мамины подруги - одна из них через год умрет, а другая постепенно сходит с ума. это всё звучит сейчас трагичнее чем было - была какая-то данность.

мне двадцать лет.

"Тетка, где здесь водочный магазин?" - спрашивает меня в спину мужик, подошедший сзади, из арки. Я оборачиваюсь - серое пальто моё, с ремнем от сумки через всю спину, поворачивается, я стою к нему лицом, я ненавижу его - это единственный человек, который обратился ко мне за день, белыми от гнева, еле движущимися от холода губами я говорю - "Я не знаю, где здесь магазин". Он смотрит на меня долго, потом говорит: "Какие же у тебя брови..." "Я не знаю где магазин", повторяю я, просто чтобы его не убить. "И губы..." - добавляет он. Мы расходимся.

я помню себя там такой, какой он тогда увидел меня.