о народе

[avva]

Алексей Цветков написал пару недель назад в фейсбуке запись, которую хочется процитировать почти целиком. Действие происходит в конце 60-х.

Позволю себе, несколько парадоксальным образом, сослаться на опыт из личной жизни, эпизод из далекой юности. В ту пору я жил в Запорожье, будучи фактически вытолкнут с истфака МГУ и еще не очень понимая, что делать дальше, устроился на работу, а вечера проходили обычным для тех времен образом: болтовня с друзьями и поиски на что бы выпить. Возвращаясь однажды около полуночи домой, я заметил в трамвае очень милую девушку, но подошла моя остановка. Через несколько дней я опять ее застиг на том же маршруте, и решив на этот раз не упускать шанса, просто подошел и спросил у нее номер телефона.

Дальнейшее знакомство довольно быстро развивалось по романтической части, но была одна загвоздка: эта Таня молчала. Не то чтобы она что-то от меня скрывала, но диалог выходил односторонним: я, чтобы не продлевать молчания, рассказал ей о себе все, что знал, а она лишь односложно отвечала на вопросы. Только однажды, когда мы назначали очередное свидание, она выдала скудную информацию: сказала, что завтра не может, потому что будет выпивать с отцом, отмечать годовщину смерти матери.

Кульминация произошла, когда я привел ее в свою компанию, чья-то квартира освободилась на вечер, и мы там выпивали. Я вскоре заметил, что она чем-то поражена, и спросил ее. Оказалось, поразил ее тот факт, что все, что я ей о себе рассказал, было правдой: и что я учился в МГУ, и что работаю переводчиком, и всякое другое. В ее кругу общения такое было совершенно не принято: личная информация была орудием флирта, средством завлечения в сети, и это был понятный для всех кодекс. Я, дескать, режиссер, могу тебя снять в кино. Или я художник, разденься - нарисую. Или даже проще: я с самим Коляном в корешах, меня вся Вознесеновка знает.

Роман наш был предсказуемо недолгим: зимой на улицах сильно не пообжимаешься, случайные квартиры были редкостью, а это гробовое молчание угнетало. И как-то раз я позвонил ей после двухмесячной паузы - сообщить, что я опять поступил в МГУ, на этот раз на журфак. Трубку подняла женщина, которая сказала, что она Танина сестра, и что Таня только что вышла замуж.

Ну и короткий социологический анализ, чтобы эпизод не вышел слишком вуайеристским (некоторые существенные для темы детали я все же опустил). Обе наши встречи до знакомства произошли в полуночном трамвае - я-то возвращался с пьянки, а она выглядела усталой, явно со смены, в Запорожье были десятки заводов и большинство населения трудилось на них. Моя собственная компания была совсем не из этой когорты, уже с отроческих лет: мы читали книги, ходили в филармонию, писали стихи и т. д., все в конечном счете закончили вузы. С точки зрения друг друга мы с Таней были взаимными марсианами, наш роман остался рябью на поверхности жизни, не затронув никаких глубин. И не то чтобы я не знал, что такие люди есть - я был ими плотно окружен, они были большинством и в моем подъезде, и в соседних, но за пределами детства все эти контакты оборвались - мне бы никогда не пришло в голову клеиться, допустим, к Лорке с третьего этажа, хотя она с годами вполне себе расцвела, пусть и ненадолго.

Этот эпизод я воскрешаю в памяти, когда начинаю воображать, что понимаю, о чем думает мой народ, любой из моих народов.