![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
avvaНедавно я купил сборник рассказов израильского писателя Этгара Керета, под названием "Моя тоска по Киссинджеру" (на иврите: געגועי לקיסינג'ר).
Этгар Керет - довольно популярный в последние годы автор. Пишет очень короткие (в несколько страниц или чуть длиннее) рассказы, простым стилем рассказчика; рассказы, как правило, основаны на одном каком-то странном повороте сюжета или одной незамысловатой, но хорошо продуманной и выполненной идее. Язык - нарочито приближенный к разговорному.
В литературных кругах Израиля, как мне недавно объяснили, принято его презирать. Я пока что прочитал с дюжину рассказиков, и реакция смешанная - три или четыре мне понравились, остальные так себе.
Один из рассказов я давно уже хотел прочитать в оригинале - чтобы сравнить с ним два разных перевода на русский, которые видел в сети. И вот сейчас прочитал. Рассказ называется на иврите
" דרוך ונצור ", по-русски в переводе Марьяна Беленького - "На предохранителе", в переводе Марка Блау - "Оружие к бою!".
С точки зрения переводческих проблем в этом рассказе есть интересные стороны: арабский акцент (в иврите) одного из героев, разговорный стиль, табуированная лексика, некоторые типично израильские реалии... короче, есть что сравнить и о чём подумать.
Дальше следуют замечания и рассуждения о переводах.
Сравнение с оригиналом показало прежде всего, что перевод Беленького просто никуда не годится. Перевод названия неточен. Целые абзацы почему-то опущены. Куча мелких неточностей, совершенно непонятных (например, 20 метров превращаются в 10, неясно, зачем). Время повествования прыгает иногда из настоящего в прошлое вопреки оригиналу. Не сделано и попытки передать арабский акцент; вся табуировонная лексика отцензурирована. Короче, ужасно.
Поэтому буду говорить только о переводе Марка Блау. Он намного лучше. Название подобрано довольно точно (знатоков иврита приглашаю с этим согласиться или оспорить).
Арабский акцент араба в иврите: у Керета ивритские слова в речи араба написаны через букву "бет" там, где нужна буква "пей". Это одна из характерных черт арабского акцента: вследствие отсутствия в родном (арабском) языке звука [п], вместо него в иврите произносится [б]. Блау сохраняет это в переводе, довольно удачно (естественно, не в тех же самых словах, что в оригинале, но это не страшно), например: Я видел, брислали вертолет забрать его босле того, как он богнался за мной...
Матерщина. Блау её просто сохраняет - as is. У Керета - זיין , у Блау - "выебал", и т.д. Иногда, возможно, даже усиливает: у Керета יא בחדן, которое в общем-то соответствует русскому "трус" - разве что немного сильнее; у Блау - "бздун"; но само слово так удачно ложится в речь араба, что вполне можно это простить. Конечно, я сохранение матерщины оригинала одобряю и приветствую.
Перевод точен и аккуратен, и стиль оригинала передаёт довольно хорошо (но есть и некоторые промахи, о которых ниже). Общее ощущение - перевод хороший.
Теперь о промахах. Их немного, но есть. Во-первых, стилистика. Блау хорошо передаёт простую неприхотливую разговорность авторской речи (по сути дела, речи рассказчика - рассказ написан от первого лица), но иногда спотыкается на диалогах, где он недостаточно хорошо прислушивается к своему переводу.
Араб у Керета: נראה לי הז'ינז'י לא יזיין אותך בתחת היום.
Араб у Блау: "Как видно, рыжий не будет тебя сегодня ебать в зад."
"Как видно"? Совершенно невозможно, чтобы араб, кричащий с расстояния нескольких десятков метров, с единственной целью оскорбить как можно сильнее, начал так предложение. Слишком литературно. Это, действительно, прямой перевод ивритского выражения, но оно гораздо легче укладывается в контекст оскорбительного, унижающего крика. Вместо этого стоило использовать что-то вроде "Что, [...] ?", превравив предложение в риторический вопрос. Или: "Значит, ...". Или как-то ещё. Но не "как видно".
Это - самый яркий пример, но то же самое встречается в диалоге ещё несколько раз. Они переведены слишком буквально, без должного внимания к сохранению разговорного стиля речи.
Далее, собственно неверное понимание текста. Совсем почти нет, но одно место мне бросилось в глаза:
Араб у Керета:
מה עניינים, גולני? הזיין שלי לא מסביק טוב בשבילך? לא היה מסביק טוב בשביל אחותך? לא היה מסביק טוב בשביל אמא שלך? היה מסביק טוב בשביל החבר שלך אבוטבול.
Араб у Блау: "Что, Голани, а мой хуй не бодходит тебе? И не бодойдет твоей сестре? Твоей матери? А твоему дружку Абутабулу он как раз бодошел."
На самом деле, в оригинале здесь конечно оскорбление в прошедшем времени. И вместо "подойдёт" лучше "понравится": "Что, голани, мой хуй тебе не нравится? А твоей сестре разве не понравился? Твоей матери не понравился? А твоему дружку Абутабулу как раз понравился".
Правда, тогда теряется - в этом конкретном отрывке - эффект арабского акцента в "бодошёл". (неверно - я не заметил, что как раз можно писать "бонравился" и т.д.). Но куда точнее передаётся смысл.
Фамилия друга рассказчика. На иврите - "אבוטבול" , что можно читать несколькими способами ввиду отсутствия огласовок. Блау передаёт - "Абутабул", но точнее "Абутбул", т.к. именно такая израильская фамилия существует на практике (или "Абутбуль" - это уже вопрос вкуса). Тут как раз верно в переводе Беленького, в виде исключения.
Наконец, интересная проблема излишнего разъяснения.
Переводчик всегда, всегда должен остерегаться естественного стремления объяснить в переводе больше того, что объяснено у автора. Слишком подробное разжёвывание - одна из главных, по-моему, проблем русской школы художественного перевода.
В оригинале три раза упоминается друг рассказчика, который в момент рассказа находится в больнице. Сначала араб издевается над "дружком Абутбулом", которому арабы попали в голову кирпичом. Затем рассказчик упоминает, что позвонили из больницы и сказали, что операция у "Джеки" прошла неудачно; рассказчик упоминает его имя в разговоре с сержантом. Сержант в ответ спрашивает: "Думаешь, мне наплевать на Абутбула?"
Ясно, совершенно ясно читателю, что речь идёт об одном и том же человеке, которого зовут Джеки Абутбуль. Но связь эту читатель должен провести сам; Керет ни разу не упоминает имя и фамилию вместе. Это, несомненно, неслучайно: именем "Джеки" пользуется только рассказчик, это имя его друга.
Оба переводчика не избегают соблазна объяснить читателю то, что он сам должен понять. У Беленького из больницы звонят и сообщают о "Джеки Абутбуле", а сержант потом говорит просто о "Джеки", а не о "Абутбуле", как в оригинале. У Блау не так плохо, но тоже плохо: всё как в оригинале, кроме последнего высказывания сержанта: "Ты думаешь, что мне безразлична судьба Джеки Абутбула" (отмечу опять излишнюю литературность и официоз).
Это мелочи, но мелочи важные, по-моему.
Update: примерно через час после отсылки записи в журнал получил письмо от Марьяна Беленького. В нём - вордовский файл с другими его переводами из Керета, и так, по-моему, доступными на сети. Кроме этого файла, больше ни слова. Долго думал, но так ничего и не понял.
Этгар Керет - довольно популярный в последние годы автор. Пишет очень короткие (в несколько страниц или чуть длиннее) рассказы, простым стилем рассказчика; рассказы, как правило, основаны на одном каком-то странном повороте сюжета или одной незамысловатой, но хорошо продуманной и выполненной идее. Язык - нарочито приближенный к разговорному.
В литературных кругах Израиля, как мне недавно объяснили, принято его презирать. Я пока что прочитал с дюжину рассказиков, и реакция смешанная - три или четыре мне понравились, остальные так себе.
Один из рассказов я давно уже хотел прочитать в оригинале - чтобы сравнить с ним два разных перевода на русский, которые видел в сети. И вот сейчас прочитал. Рассказ называется на иврите
" דרוך ונצור ", по-русски в переводе Марьяна Беленького - "На предохранителе", в переводе Марка Блау - "Оружие к бою!".
С точки зрения переводческих проблем в этом рассказе есть интересные стороны: арабский акцент (в иврите) одного из героев, разговорный стиль, табуированная лексика, некоторые типично израильские реалии... короче, есть что сравнить и о чём подумать.
Дальше следуют замечания и рассуждения о переводах.
Сравнение с оригиналом показало прежде всего, что перевод Беленького просто никуда не годится. Перевод названия неточен. Целые абзацы почему-то опущены. Куча мелких неточностей, совершенно непонятных (например, 20 метров превращаются в 10, неясно, зачем). Время повествования прыгает иногда из настоящего в прошлое вопреки оригиналу. Не сделано и попытки передать арабский акцент; вся табуировонная лексика отцензурирована. Короче, ужасно.
Поэтому буду говорить только о переводе Марка Блау. Он намного лучше. Название подобрано довольно точно (знатоков иврита приглашаю с этим согласиться или оспорить).
Арабский акцент араба в иврите: у Керета ивритские слова в речи араба написаны через букву "бет" там, где нужна буква "пей". Это одна из характерных черт арабского акцента: вследствие отсутствия в родном (арабском) языке звука [п], вместо него в иврите произносится [б]. Блау сохраняет это в переводе, довольно удачно (естественно, не в тех же самых словах, что в оригинале, но это не страшно), например: Я видел, брислали вертолет забрать его босле того, как он богнался за мной...
Матерщина. Блау её просто сохраняет - as is. У Керета - זיין , у Блау - "выебал", и т.д. Иногда, возможно, даже усиливает: у Керета יא בחדן, которое в общем-то соответствует русскому "трус" - разве что немного сильнее; у Блау - "бздун"; но само слово так удачно ложится в речь араба, что вполне можно это простить. Конечно, я сохранение матерщины оригинала одобряю и приветствую.
Перевод точен и аккуратен, и стиль оригинала передаёт довольно хорошо (но есть и некоторые промахи, о которых ниже). Общее ощущение - перевод хороший.
Теперь о промахах. Их немного, но есть. Во-первых, стилистика. Блау хорошо передаёт простую неприхотливую разговорность авторской речи (по сути дела, речи рассказчика - рассказ написан от первого лица), но иногда спотыкается на диалогах, где он недостаточно хорошо прислушивается к своему переводу.
Араб у Керета: נראה לי הז'ינז'י לא יזיין אותך בתחת היום.
Араб у Блау: "Как видно, рыжий не будет тебя сегодня ебать в зад."
"Как видно"? Совершенно невозможно, чтобы араб, кричащий с расстояния нескольких десятков метров, с единственной целью оскорбить как можно сильнее, начал так предложение. Слишком литературно. Это, действительно, прямой перевод ивритского выражения, но оно гораздо легче укладывается в контекст оскорбительного, унижающего крика. Вместо этого стоило использовать что-то вроде "Что, [...] ?", превравив предложение в риторический вопрос. Или: "Значит, ...". Или как-то ещё. Но не "как видно".
Это - самый яркий пример, но то же самое встречается в диалоге ещё несколько раз. Они переведены слишком буквально, без должного внимания к сохранению разговорного стиля речи.
Далее, собственно неверное понимание текста. Совсем почти нет, но одно место мне бросилось в глаза:
Араб у Керета:
מה עניינים, גולני? הזיין שלי לא מסביק טוב בשבילך? לא היה מסביק טוב בשביל אחותך? לא היה מסביק טוב בשביל אמא שלך? היה מסביק טוב בשביל החבר שלך אבוטבול.
Араб у Блау: "Что, Голани, а мой хуй не бодходит тебе? И не бодойдет твоей сестре? Твоей матери? А твоему дружку Абутабулу он как раз бодошел."
На самом деле, в оригинале здесь конечно оскорбление в прошедшем времени. И вместо "подойдёт" лучше "понравится": "Что, голани, мой хуй тебе не нравится? А твоей сестре разве не понравился? Твоей матери не понравился? А твоему дружку Абутабулу как раз понравился".
Фамилия друга рассказчика. На иврите - "אבוטבול" , что можно читать несколькими способами ввиду отсутствия огласовок. Блау передаёт - "Абутабул", но точнее "Абутбул", т.к. именно такая израильская фамилия существует на практике (или "Абутбуль" - это уже вопрос вкуса). Тут как раз верно в переводе Беленького, в виде исключения.
Наконец, интересная проблема излишнего разъяснения.
Переводчик всегда, всегда должен остерегаться естественного стремления объяснить в переводе больше того, что объяснено у автора. Слишком подробное разжёвывание - одна из главных, по-моему, проблем русской школы художественного перевода.
В оригинале три раза упоминается друг рассказчика, который в момент рассказа находится в больнице. Сначала араб издевается над "дружком Абутбулом", которому арабы попали в голову кирпичом. Затем рассказчик упоминает, что позвонили из больницы и сказали, что операция у "Джеки" прошла неудачно; рассказчик упоминает его имя в разговоре с сержантом. Сержант в ответ спрашивает: "Думаешь, мне наплевать на Абутбула?"
Ясно, совершенно ясно читателю, что речь идёт об одном и том же человеке, которого зовут Джеки Абутбуль. Но связь эту читатель должен провести сам; Керет ни разу не упоминает имя и фамилию вместе. Это, несомненно, неслучайно: именем "Джеки" пользуется только рассказчик, это имя его друга.
Оба переводчика не избегают соблазна объяснить читателю то, что он сам должен понять. У Беленького из больницы звонят и сообщают о "Джеки Абутбуле", а сержант потом говорит просто о "Джеки", а не о "Абутбуле", как в оригинале. У Блау не так плохо, но тоже плохо: всё как в оригинале, кроме последнего высказывания сержанта: "Ты думаешь, что мне безразлична судьба Джеки Абутбула" (отмечу опять излишнюю литературность и официоз).
Это мелочи, но мелочи важные, по-моему.
Update: примерно через час после отсылки записи в журнал получил письмо от Марьяна Беленького. В нём - вордовский файл с другими его переводами из Керета, и так, по-моему, доступными на сети. Кроме этого файла, больше ни слова. Долго думал, но так ничего и не понял.
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2002-05-07 01:28 pm (UTC)Оговорюсь - Керета я переводил очень авторитарно. Эксплицитную лексику повыбрасывал, свято веря в то, что мат должен быть функциональным или его не должно быть вовсе. Как остроумно разъяснял Виктор Лихт (http://webprogulki.wallst.ru): "идут две б*ди" - функциональный мат, а вот "идут, б*ди, две" - никак нет. Керет все-таки не Алешковский...
no subject
Date: 2002-05-07 03:47 pm (UTC)Я такой подход считаю варварским, простите за откровение ;)
Свято верю в адекватность стилистике и эмоциональности оригинала, и в сохранение авторского замысла и выбора.
no subject
Date: 2002-05-07 03:56 pm (UTC)Керета, кстати, хоть и презирают, а дух его упорно продолжает витать над новой ивритской словесностью. Мне один хороший человек ссылку кинул (ой, найти не могу!) - рассказ "Цимуким", напечатан в "Гаарец", имя автора не запало в душу. Типичные керетовские выверты: сленг, табуированные темы (как-то: смерть) и пр.
Но - голову Арафата на отсечение даю - от Керета в прекрасном далеком останутся "Песахзон" и еще 4-5 рассказов (например, про ангела, не умевшего летать). Будущее - за упромысленным на идеологической почве Давидом Шахаром (см. "Нин-галь" - ну, ваще, крутизна).