о Пушкине

[avva]

Цитата:

На вечера Н.К.Загряжской являлся по тем временам поэт Пушкин; но он не производил там эффекта, говорил немного, больше о вещах самых обыкновенных. Пушкин составлял какое-то загадочное, двуличное существо. Он кидался в знать -- и хотел быть популярным, являлся в салоны -- и держал себя грязно, искал расположения к себе людей влиятельных и высшего круга -- и не имел ничего грациозного в манерах и вёл себя надменно. Он был и консерватор, и революционер. С удовольствием принял звание камер-юнкера, а вертелся в кругу людей, не слишком симпатизировавших двору. Толкался по гостиным и занимался сочинениями. Избалованный похвалами своих современников и журналистов, он вносил в своё общество какую-то самоуверенность, которая отталкивала от него знакомых. Он не принадлежал к числу людей, которые могут увлечься откровенностию и задушевностию; всегда в нём видно было стремление быть авторитетом. В высшем кругу этого ему не удавалось: там обыкновенно принимают поэтов совсем с другою целью и не столько им желают услужать, сколько сами требуют от них угождений. К сожалению, многие подчиняются этому требованию, и едва ли не было заметно это в Пушкине.

В.И.Сафонович . Публикация в Русском Архиве, 1903, 1, 492.

Comments

[(Anonymous)]

Жорж болел уже неделю. Барон расхаживал взад-вперед по спальне сына и с отвращением смотрел на него.
- Опомнись. Подумай обо мне. Подумай о карьере. О государе. Подумай о своей покойной матери!
Жорж не отвечал.
- О, видела бы она! Слышала бы она! Слышала бы она, что ты предлагал мне при нашей первой встрече – мне, отцу, двадцать лет искавшему тебя и только волей случая нашедшему! И в каком виде? Ты помнишь? Слава Богу, голос крови. Заговорившей во мне, помог вовремя понять твое положение… Но теперь! Сейчас! Мог ли я терпеть это безумие, преступление?! И так никто в этом городе не верит, что ты мой сын, а не… - барон горестно умолк на секунду, - Свет смеется надо мной! Я долго терпел твои забавы, но все это –
И там и сям валялись русские книги, тетради, словари, и самое ужасное, непереносимое – портреты этого подозрительного кудрявого полу азиата полу негра, с делано-умным видом и длинными когтями. Когти, когда взгляд барона останавливался на них, особенно бесили и ужасали.

- Твоя карьера… Твоя покойная мать… наконец, если тебе нет дела до фамильной чести, - его голос изменился – это небесное, невинное создание, госпожа Ушкина – пожалей ее! Как она должна страдать, как она должна быть оскорблена, видя отца своих детей объектом такой – барон содрогнулся, - страсти…
Жорж не слушал его. Он прижимал горячий лоб к морозному оконному стеклу и бормотал: «и он к устам моим приник…»
Барон сделал отчаянный жест и заткнул уши.
«И вырвал грешный мой язык! – продолжил Жорж, схватил и поцеловал портрет, - И празднословный! И лукавый! Он гений, гений!»
Жорж лучше всех в свете говорил по-русски и знал поэзию, но никто этого не замечал.