всячина

[avva]

• Кошка, топчась на клавиатуре, умудрилась переключиться из браузера в почтовый клиент, вызвать в нём хелп, а в хелпе перейти к странице "How to edit your message".
  
  Сразу вспомнилась шиншилла (второй абзац).
  
  
• Гулял сегодня днём по снегу. Немного нащёлкал снимков, потом барарейка кончилась. Впечатления потрясающие. Снег мокрый, но не очень; не разжижается, как раз такой, из которого снежки особенно хорошо лепятся. Город словно вымер. Основные улицы очистили от снега к часу дня, когда я вышел, но всё равно машины по ним проезжали -- ну одна машина каждые три минуты, или даже реже. Прохожих почти нет, а те, что есть, откровенно балдеют и кидаются снежками. На Французской площади стоял снеговик, довольно щуплый, правда; через несколько часов его уже не было. Иерусалимцы, по-видимому, разделились на тех, кто сидел в страхе по домам, и тех, кто отправился в Ган-Сакер [большой уютный парк в нижней части города]; я туда не дошёл, но наверняка там было много людей и хорошо.
  
  Осознал особенно остро, что главным образом я тосковал по визуальной части всего этого дела. Снежную бабу лепить мне не хотелось; пару снежков я бросил, но потом руки заболели [с непривычки-то] и перестал, да и не так, чтобы очень хотелось. Главное - это вот это вот бело кругом, эта ослепительная смена облика всего вокруг. И ещё - приятный хруст под ногами. И цепочка твоих следов, разрубающая неровной стрелой совершенную белизну парка.
  
  Подскользнулся и чуть не шмякнулся, и в долю секунды после того, как восстановил равновесие, казалось, вернулись разом все забытые навыки хождения по снегу и лужам со снегом. Больше не подскальзывался.
  
  Тем не менее, угодил в несколько неприятных луж просто оттого, что обходить было совсем негде, а пройти в центр города хотелось. В результате замочил ноги сквозь носки и кроссовки, и, кажется, довольно серьёзно простудился. Я, однако, совсем не унываю по этому поводу. Это стоило того.
  
• Читаю "Nihongo: In Defence of Japanese" Эндрю Роя Миллера и получаю огромное наслаждение.

Comments

[some.livejournal.com]

A знаете, однажды один человек уже записал у себя в дневнике:
«Но больше всего на свете я люблю снег»
(вот только не помню: то ли Синявский, то ли Терц)

Re:

[avva.livejournal.com]

Решил однажды Синявский прийти в гости к Терцу и спросить его:
-- Абрам, а не написать ли нам вместе роман?

Но Терц, когда увидел, что Синявский подходит к его дому, испугался и выпрыгнул в окно на двор. И сломал ногу. Вот лежит он на снегу и стонет. Синявский, уже по лестнице поднимаясь, услышал стоны и спустился во двор. Подошёл к Терцу и говорит:

-- Абрам, а не написать ли нам вместе роман?

А Терц ему и говорит:

-- Какой, [beep], роман, ты что, не видишь, гойская [beep], я тут ногу сломал!

Так начиналось это плодотворное сотрудничество двух великих писателей.

[some.livejournal.com]

Поэтому Терц позже, когда уже смог совсем самостоятельно сидеть за столом, записал в своем дневнике: «Но больше всего на свете я люблю снег». (Потом прищурился и дописал симпатическими чернилами: «...когда по нему не ходит эта гойская [beep] - Синявский!»

В конце 20 века мало кто помнил про такой хитрый способ письма. Потому и сохранилась для потомков только чернильная часть дневниковой записи.

Вот Синявский с Терцем лежат в обнимку во гробе своем, над ними 21 век, интернет, то-се. Но великое содружество лежит себе, не шелохнется. И только Терца все подмывает. Поведет он, бывает, этак фантомной бровью, беззубо осклабится в темноте, вспоминая свою приписочку, глянет на Синявского с симпатией, и поплывет над миром невидимая ухмылка: «Дружба - дружбой, но снежок-то - мой! А тебе - [beep] с под[beep]ом! Спи, дружок!»