не смог прочитать

[avva]

Пытался, но не смог прочитать "Белую гвардию" Булгакова. Мешает все время какая-то его суетливая вычурность, постоянные притаптывания и прихлопывания, которых я не помню совершенно у того Булгакова, что я читал. Тот ли это Булгаков?

Странное чувство мелькнуло у Елены, но предаваться размышлению было некогда: Тальберг уже целовал жену, и было мгновение, когда его двухэтажные глаза пронизало только одно - нежность. Елена не выдержала и всплакнула, но тихо, тихо, - женщина она была сильная, недаром дочь Анны
Владимировны. Потом произошло прощание с братьями в гостиной. [...] Даже Тальбергу, которому не были свойственны никакие сентиментальные чувства, запомнились в этот миг и черные аккорды, и истрепанные страницы вечного Фауста. Эх, эх... Не придется больше услышать Тальбергу каватины про бога всесильного, не услышать, как Елена играет Шервинскому аккомпанемент! Все же, когда Турбиных и Тальберга не будет на свете, опять зазвучат клавиши, и выйдет к рампе разноцветный Валентин, в ложах будет пахнуть духами, и дома будут играть аккомпанемент женщины, окрашенные светом, потому что Фауст, как Саардамский Плотник, - совершенно бессмертен.

Этот стиль пересилил меня, и я бросил вскоре после отъезда Тальберга.


Пытался, но не смог прочитать рассказы Бруно Шульца. Мне показалось, что все, кроме людей, у него написано глубоко под Пруста.

Сквозь сумрачную квартиру второго этажа в доме на городской площади каждодневно проходило все огромное лето: тихость дрожащих сосудов воздуха, квадраты ослепительности, сновидевшие на полу свои жаркие сны; мелодия шарманки, извлекаемая из глубинной золотой жилы дня, два-три такта рефрена, снова и снова наигрываемые на неведомой рояли, заблудившиеся в огне дня бездонного и сомлевавшие в солнце на белых тротуарах. После уборки Аделя, задернув шторы, напускала тень в комнаты. Тогда цвета снижались на октаву, комната наполнялась тенью, словно погружалась в свет морской глуби, еще мутней отраженная в зеркалах, а вся дневная духота дышала на шторах, слегка колеблемых грезами полуденного часа.

Но почему-то Пруста читать приятнее. А люди у Шульца все до одного выписаны с плохо скрытой ненавистью или в лучшем случае презрением. Это всегда не люди, а людишки какие-то; даже если они играют главную роль и стоят в полный рост, эта их людишечность просачивается сквозь буквы. Я успел прочитать недавно пару статей про Бруно Шульца; я просмотрел, что говорит про него Википедия; я был готов к тому, чтобы мне очень понравилось творчество этого гения межвоенного модернизма. Но оно мне очень не понравилось.

Comments

[vsha.livejournal.com]

очень неожиданно. мне всегда казалось, что вы настроны на прозу вроде шульца. расскажите, что вам в нём не нравится(кроме презрения к людям, которого я тоже не заметил.)? интересно ваше мнение.

[dennett.livejournal.com]

самая главная моя претензия к шульцу - экзальтированность
такое ощущение, что он чувствует недостаток нарративного и описательного материала и начинает излагать и оформлять его с придыханиями и метафорами. вот первый абзац санатории под клепсидрой

--ибо никакое слово, никакая аллюзия не способны просиять, заблагоухать, охватить тем ознобом испуга, предчувствием той ненареченной субстанции, первое ощущение от которой на кончике языка не вмещается в наш восторг.
--В быстром и пристальном взгляде, в мимолетном пожатии руки он уловит, переймет, распознает — и зажмурится в восторге от столь глубокой рецепции.

два раза восторг уже с в первых сточках. что же будет дальше - экстаз? оргазм?

вот продолжение:
-- взор вступал, обмирая, в девственный мир Господних красок, в чудную влажность чистейших лазурей
--О, это протирание бельма, о, явленье блеска, о, сладостная весна, о, отец...

заметьте эти О! - это уже подступает оргазм

ну и сразу же дальше вот этот абзац:
А меж тем как ветер тихо листал ее, вывевая краски и облики, содрогание проходило по печатным столбцам, выпуская из-под букв стайки ласточек и жаворонков. И улетали, улетучиваясь, страница за страницей, мягко вбираясь ландшафтом, насыщая его многоцветьем. Иногда Книга спала, и ветер тихо пушил ее, словно розу столистную, и она приоткрывала листики, лепесток за лепестком, веко за веком, слепые, бархатные, дремотные, пряча на донышке сути своей лазурный зрачок, павлиний смысл, говорливое гнездо колибри.

смотрите сколько птиц - ласточки, жаворонки, павлины, колибри - я сразу начинаю думать о физиологии птиц - о том, что птиц не так легко содержать и что от них остаются следы - особенно если их так много. Сравнение листов книги с лепестками цветов - избито. Донышко сути - совершенно отвратительная метафора - не знаю пока почему - может быть, это перевод.
а в конце - лазурный зрачок, etc. - это эхолалия - признак беспомощности - нагромождение плохо упакованных, однообразных, пустых смыслов.

и так у него постоянно. треск, неточности, пустота, экзальтация.

[vsha.livejournal.com]

спасибо за подробный разбор и за ответ.
мы просто с вами читатели с разным опытом. вы читаете и вам очевидна и канва и стежки, а я читаю как зевака, завороженный уличными артистами.
шульц мне понравился и показался очень музыкальным. я даже не понял о чём он пишет и зачем, но не мог оторваться, читая.

[dennett.livejournal.com]

да, конечно - когда такое происходит - ни в коем случае не обращайте внимания на слова людей вроде меня - читайте и берегите это свое ощущение; никому не давайте сбить музыку; сохраняйте ее как можно дольше, пока она сама не утихнет и не начнется другая.