переводы гоблина?

[avva]

Уже в который раз вижу рассуждения и заявления о каких-то загадочных "переводах Гоблина", в которых, если я правильно понимаю, выходят в российский прокат какие-то то ли фильмы на экранах, то ли фильмы на DVD, то ли ещё что-то. Может, кто-то объяснит толком, что это за Гоблин такой, что он переводит, насколько хорошо переводит, и почему вокруг его переводов царит такой разнобой мнений?

Comments

[vitkovsky.livejournal.com]

Переводы не смотрел, но пару лет назад читал его аннотацию к "Бойцовскому клубу". Очень сильно (на пяти страницах, с нравоучениями, все как надо). Вот, выдержка, об армейском опыте Гоблина, который он непостижимым образом связал с происходящим в фильме (http://oper.ru/torture/read.phtml?t=934302349&p=4):

Демобилизуют со службы небольшими группами, так называемыми партиями. Первыми уходят отличники боевой и политической - те, кто служил без нареканий. Последними - самые отпетые нарушители и особо нелюбимые начальством бойцы. У нас первая партия всегда шла домой на майские праздники. А последняя партия всегда уходила 15 июня. Для меня и моего друга Шерстяного сделали приятное исключение: нас отпустили 29 июня. При этом целыми днями на нас двоих охотились чтобы поймать и отвезти на губу - посидеть перед убытием. Губа у нас была такая, что оттуда можно было выйти либо инвалидом, либо дураком, поэтому несмотря на все старания, найти нас было весьма проблематично. Шерстяного все-таки нашли и на 10 суток посадили. Меня найти не смогли. И вот подошел последний день. Получили все бумажки. Купили остающимся служить ящик курева. Начали прощаться.

Тут всем следует твердо знать, что тех дедов, которые особо зверствовали, в момент отъезда ловят и изо всех сил бьют. Я лично не ленился и ловил отдельных тварей даже в аэропорту, где мы с Шерстяным метелили их прямо посреди зала ожидания, на глазах изумленной публики: с разбегу пиная упавших сапогами, разрывая дембельские шмотки, с мясом отрывая погоны/значки и растаптывая дембельские чемоданы. Авторитетно заявляю: слухи о безнаказанности дедовщины сильно преувеличены.

Но кроме этого у нас бытовала святая традиция. Того, кого отпускали в последней партии, не били никогда и ни при каких условиях. Наоборот: последних со всем уважением, всей ротой несли на руках до КПП. Делалось это не от жгучей любви, а из уважения к особо злобным ветеранам, строго не поддававшихся перевоспитанию и злостно противостоявших всему на свете. Это было такое армейское отрицалово, по типу лагерного. Знак командованию: мол, вы их так, последними домой, а мы вот так, потому что нам на вас наплевать. Мы живем сами по себе, а не под вами. У нас свои понятия, а не навязанные вами. Так я назло начальству вместе со всеми нёс своего самого лютого деда - рядового Сигитаса Антановича Жиманчюса (такую суку и тварь, что встреть я его сейчас белым днем на середине Невского - убил бы на месте). Но тогда мы его ловить и бить не стали - он уходил последним. Точно так же несли Шерстяного и меня.

И когда несли, меня прошибла горькая слеза. До слез было жаль уходить оттуда, где столько всего узнал и понял о себе и других. Место, где меня сапогами втаптывали в говно, но так и не втоптали. Не втоптали потому, что я не хотел превращаться в говно - и не превратился. Не хотел быть говном - и не стал. Гад - Жиманчюс, кстати, за год до этого тоже заплакал, чем очень сильно меня тогда удивил.